Я занят…

Если живешь в Америке 21-го века, то наверняка часто приходится слышать от окружающих, как они заняты. На вопрос: «как дела?» многие, даже не задумываясь, бросают: «Занят», «Нереально занят», «Дел по горло». Сомневаться не приходится – хвастовство, выданное за жалобу. За этим следует стандартный ответ: «Ну что ж, старайся», «Во всяком случае, лучше, чем без работы сидеть.»

И не то чтобы нам хочется так жить, просто находясь в обществе, мы навязываем друг другу эту модель.

Заметьте, что подобные жалобы редко исходят от тех, кто пропадает на предприятии смену за сменой, или работает на трех работах и ездит на автобусе. Нет, такие люди не занятые, они просто уставшие. Они мертвецки устали и лишились последних сил. Скорее такое услышишь от людей, которые сами, добровольно пошли в бизнес (о чем они сейчас активно «жалеют»), взвалили на себя лишние обязанности, все эти обучающие курсы, кружки, на которые они отправляют своих детей. Занятость – цена, которую они платят за свои амбиции, одержимость, страх. Они боятся представить, что случится, если они вдруг возьмут и остановят свою бурную деятельность.

Практически все мои знакомые – «занятые люди». Каждый раз, когда они делают перерыв в работе, или продвижении собственного бизнеса, их настигает чувство беспокойства и вины. Даже встречи с друзьями напоминают то, как ученики-хорошисты перед поступлением в ВУЗ участвуют в общественных работах. Ну, чтоб было, что написать в характеристику. Я недавно написал другу, не хочет ли он провести время со мной на неделе, на что он ответил, что времени у него не так много, однако если что-нибудь наклюнется, просил чтобы я сообщил, и в таком случае он смог бы отложить работу на пару часов. Хочу пояснить: я не имел в виду «если, когда-нибудь»… это было конкретное приглашение. Просто весь его бизнес – словно гулкий несмолкающий шум, сквозь который он пытается до меня докричаться. Лично я оставил попытки докричаться до него.


Брехт Ванденбрук
Дети – и те заняты, их время расписано от и до, начиная уроками, и заканчивая внешкольными занятиями. Под конец дня они приходят домой такими же уставшими, как и взрослые. Я принадлежу поколению детей, у которых родители все еще ходили на работу. Каждый день в моем распоряжении были три часа свободного, никем не контролируемого времени, которое я мог тратить на все, что угодно – от листания большой энциклопедии и создания мультипликационных фильмов, до прогулок с друзьями в лесу, где мы проводили время, бросаясь друг в друга грязью. Все это дало мне массу полезных навыков и подарило множество открытий, которые по сей день остаются полезными. Те свободные часы дали мне понятие о том, как я хочу провести остаток своей жизни.

Та истерия, которую мы наблюдаем сегодня – не была какой-то необходимостью или неизбежностью. Это наш выбор, или, по крайней мере, все это случилось с нашего молчаливого согласия. Не так давно я общался по Skype со своей подругой, которая, будучи не в состоянии платить высокую квартплату, была вынуждена покинуть город, и теперь живет в мастерской в небольшом городке на юге Франции. Она призналась, что такой счастливой и безмятежной она не была долгие годы. Она все также трудится, но работа не занимает все ее время и мысли. По ее словам, это как вернуться в колледж – у нее широкий круг друзей, с ними она каждый вечер ходит в кафе. Завела себе бойфренда. (Как-то, когда речь зашла о личной жизни в Нью-Йорке, она, не без сожаления, заметила: «Все вечно заняты, всех интересует лишь благосостояние»). Раньше она считала, что одержимость, раздражительность, суетливость, и меланхоличность – черты ее характера, однако оказалось, что все вышеперечисленное – лишь результат пагубного влияния окружавшей ее среды. Ведь на самом деле, никто не хочет так жить. Это все равно, что хотеть попасть в пробку или давку на стадионе, или оказаться на дне «школьной иерархии». Просто выходит так, что мы сами подталкиваем друг друга к этому.

Это безумие – лишь наша защита от пустоты.

Занятость – это некое утешение, защита от пустоты. Конечно, жизнь нельзя назвать бессмысленной или серой, если мы все такие занятые: сплошные встречи, день расписан по часам. У меня была знакомая, которая проходила стажировку в журнале. Так вот, ей не позволяли в обеденный перерыв отлучаться с рабочего места на тот случай, если она срочно зачем-то понадобится. Это был развлекательный журнал, существование которого утратило свой смысл, когда на пультах появилась кнопка «меню», поэтому в этой претензии на незаменимость сложно увидеть что-либо кроме банального самообмана, которым тешила себя редакция. Все меньше и меньше людей в этой стране делают что-то действительно стоящее. Я считаю, что если вашу профессию не опробовали на себе кот и червяк из книг Ричарда Скарри, ее полезность под большим сомнением. Вообще, меня не покидает мысль, что вся эта показная усталость может просто быть неким способом скрыть тот факт, что большая часть того, что мы делаем, не имеет никакого смысла.

Лично я – не занятой человек. Вообще, я самый большой лентяй из всех известных мне людей с амбициями. Как и большинство писателей, я чувствую себя последним подлецом, не достойным жизни, в те дни, когда не пишу. Но в то же время, я считаю, что четырех-пяти часов работы вполне достаточно, чтобы заслужить право прожить еще один день на этой планете. Идеальный рабочий день для меня проходит следующим образом: утром я пишу, затем отправляюсь в долгую поездку на велосипеде, после обеда бегаю по делам, ну а вечер я посвящаю друзьям, чтению, или смотрю кино. Как по мне – это вполне разумный и приятный темп жизни. И если вы позвоните мне и предложите забить на работу и пойти заценить новую коллекцию американского искусства в Метрополитен-музее или попялиться на девчонок в Центральном парке, или просто провести день, потягивая прохладный розовый мятный коктейль, я просто скажу: «Во сколько?»

Но вот как раз пару месяцев назад, к своему неудовольствию, в силу своих профессиональных обязанностей, я стал занятым. Впервые я с полной искренностью мог говорить людям, что не могу сделать для них что-либо, потому что «слишком занят». Я понял, эти слова так особенны. Они придают вам чувство важности, востребованности, а иногда и понимание, что вами просто хотят воспользоваться. Вот только одна проблема – я ненавижу быть занятым. Каждое утро мой почтовый ящик забит имейлами, в которых меня просят сделать то, чего мне делать совсем не хочется, или взваливают на меня проблемы, которые мне приходится решать. Напряжение становилось все более и более нестерпимым, пока я не сбежал в одно укромное местечко, откуда я и пишу эти строки.

Здесь я практически недосягаем для каких-либо обязательств. Здесь нет телевизора. Чтобы проверить имейл, мне нужно ехать в местную библиотеку. Я неделями не встречаю знакомых мне людей. Я вспомнил что такое лютики, клопы, и звезды. Я читаю. И, впервые за долгие месяцы, я по-настоящему пишу. Тяжело описать жизнь без полного погружения в окружающий мир, однако как много нового можно о ней сказать, периодически выдергиваясь из нее.

Праздность – не просто возможность отдохнуть, не потакание собственной слабости, и уж тем более, не зло. Она необходима мозгу так, как необходим телу витамин D, и, лишенные ее, мы подвергаемся страданиям, которые несут в себе огромную разрушительную силу. То пространство и тишина, которые дарует праздность – необходимое условие, позволяющее сделать паузу, посмотреть на жизнь со стороны и увидеть ее целиком. Это приносит неожиданные находки, и – кто знает – может, именно в этот момент вас поразит шальная молния вдохновения. Как ни странно, без этого невозможно довести до конца ни одно дело. В своем эссе о лености, «К тебе тянусь, о диван мой, к тебе...», Томас Пинчон писал: «Праздные мечтания часто составляют самую суть нашей профессиональной деятельности». «Эврика» Архимеда в ванной, ньютоново яблоко, Джекил и Хайд, бензольное кольцо – история полна случаев, когда вдохновение приходит в моменты бездействия и сна. Начинаешь задумываться: а не приуменьшены ли заслуги тунеядцев, лентяев, и прочих неприметных личностей в плане гениальных идей, изобретений, и шедевров искусства, не слишком ли много почестей мы отдаем тем, кто по сути выстрадал свои достижения.

«Цель будущего – абсолютная безработица. Тогда у нас будет больше времени на игры. С этой целью мы должны уничтожить нынешнюю политико-экономическую систему.» Вы наверняка решили, что эти слова принадлежат какому-нибудь анархисту-планокуру, ан нет – автор этих слов – Артур Кларк, который между погружениями с аквалангом и игрой в пинболл нашел время написать книгу «Конец детства» и разработать систему спутников связи. Мой коллега Тед Ралл недавно написал статью, в которой обстоятельно разделил понятия дохода и работы. Он предложил выдавать каждому гражданину пособие, что, в принципе, звучит как безумная идея, у которой, тем не менее, есть все шансы через каких-то сто лет стать одной из неотъемлемых реалий жизни человека наряду с отменой рабства, всеобщим избирательным правом, и восьмичасовым рабочим днем. Пуритане превратили работу в добродетель, очевидно забыв, что изначально Господь задумывал ее как наказание.

Возможно, если бы все начали жить, как я, мир очень скоро скатился бы в тартарары. Однако предположу, что идеальная жизнь – это нечто среднее между моей нахальной леностью и бесконечными крысиными бегами, в которых участвует большая часть человечества. Моя роль – быть таким себе дурным влиянием, я – мальчишка во дворе школы, который строит рожи вам, сидящим за партой, и зовет под любым предлогом, хотя бы раз в жизни, выбраться из класса и поиграть со мной. Моя собственная праздность скорее была роскошью, чем добродетелью, однако я сделал осознанный выбор. Очень давно я выбирал между временем и деньгами, и выбрал первое, поскольку понимал, что лучший способ провести свой недолгий век на земле – это посвятить его людям, которые мне дороги. Не исключаю, что лежа на смертном одре, я буду жалеть о том, что не работал так усердно как мог бы, что не сказал того, что стоило сказать. Но мне больше верится в то, что мысли мои будут о том, что ведь мог я выпить еще кружечку пива с Крисом, поболтать с Меган, от души посмеяться с Бойдом. Жизнь слишком коротка, чтобы быть занятым.

Автор: Тим Крейдер